Н. Ф. Федоров — легендарный философ, отец русского космизма, без преувеличения уникальное явление в истории человеческой культуры. Ему посвящена эта скромная заметка.
Картина В. Н. Чекрыгина «Воскрешение мертвых»
Достижение совершенного состояния мира, бессмертие — давняя мечта человечества, пронизывающая мировую культуру. Федоров показал, что и такая мечта достижима. Как? Об этом я попытаюсь кратко рассказать.
Громогласные слова, высказанные в первых строчках этой заметки, принадлежали таким духовным авторитетам России, как Ф. М. Достоевскому, Л. Н. Толстому, В. С. Соловьеву. Достоевский говорил, что мысли Федорова «прочел как бы за свои»; Толстой говорил: «Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком»; Соловьев называл его «дорогим учителем и утешителем». Почти всё, о чем я буду говорить, неизбежно будет являться пересказом нескольких фундаментальных работ С. Г. Семеновой:
- Николай Федоров: Творчество жизни. М.: Советский писатель, 1990;
- Тайны Царствия Небесного. М.: Школа-Пресс, 1994.
П. Я. Покровский вспоминал: «В музее он получал 33 рубля ежемесячного жалованья и из них 8 рублей в месяц тратил на себя: 5 рублей за угол и 3 рубля на харчи, то есть на чай с баранками».
Покровский П. Я. Из воспоминаний о Николае Федоровиче. С. 4.
При таких потребностях Федоров почти все свое жалованье раздавал нуждающимся, покупал книги, но не для себя, а те, которых недоставало в библиотеке. А. Л. Волынский вспоминал, как Федоров посетил своего ученика С. М. Северова, увидел его книжные полки дома и сказал: «Все это хорошо, но помните, что самое худшее это идолопоклонство перед вещами — вещелюбие, быть в плену у вещей». Федоров обладал взглядом пророка: его не могли обмануть красивые одежды и прекрасные дома. Он писал: «Дома эти… производят такое впечатление, как будто они созданы для того, чтобы заставить забыть, что смерть и тление еще существуют; они, как маска, прикрывают собой наше бессилие пред природой: все в них так выглажено, вылощено, все так блестит, что может казаться, будто естественная сила потеряла способность производить тление, гниение, ржавчину и т. п.».
Рисунок Л. О. Пастернака с изображением Н. Ф. Федорова, В. С. Сольева и Л. Н. Толстого
Внешность Федорова сложно восстановить. Те, кто его знали, пишут о человеке среднего роста, худощавом, почти лысом, с венчиком длинных вьющихся волос вокруг головы. Г. П. Георгиевский пишет: «Подвижный, живой, даже гибкий организм, звучный голос, острота мыслей — все это говорило скорее не о старости, а о времени полного расцвета сил в этом необыкновенном человеке».
Георгиевский Г. П. Л. Н. Толстой и Н. Ф. Федоров. Из личных воспоминаний. ОР ГБЛ, архив Георгиевского, ф. 217.
Федоров редко сидел, его чаще видели в движении. Даже когда у него сильно болели ноги, он позволял себе только стоя слегка опереться о стул. Он являл в себе идею вертикального противостояния человека силе падения, пригибающей его к земле. Даже сон, как видно из распорядка дня, он сократил до минимума, ибо во время сна человек уподобляется мертвому телу.
Портрет Н. Ф. Федорова работы Л. О. Пастернака
Удивительные воспоминания о Федорове принадлежат Толстому: «У него было такое выражение лица, которое не забывается. При большой подвижности умных и проницательных глаз, он весь светился внутренней добротой, доходящей до детской наивности. Если бывают святые, то они должны быть именно такие».
Толстой И. Л. Мои воспоминания. М., 1969. С. 189—190.
Жизнь Федорова воплотила собой пафос, из которого рождалось его учение: активное неприятие смерти и такого существования, которое пытается забыть, отвлечься от нее, компенсировать ее в культуре. Будучи аскетом, не замечая, во что он одет, что ест, отвергающий все материальные блага, Федоров обратил все свои силы к одному: собрать всех на одно общее, главное дело — убить смерть, возвратить утраченное — вот жизненный образ Федорова, вот та идея, которая стала жизнью.
